Заходит как-то учитель английского в купе, а там за раскладным столиком сидит один хохол — он со свиньёй непристойности творил, четыре армянина — те в нарды играли, и грузин — этот пытался зажечь постоянно падающую от тряски свечку. Заходит, значит, снимает шляпу (А она ему как раз была, если что), садится на койку и, долго капаясь в чемодане с бипками, находит наконец книжку «Filmography of Forsage» (на первой половине обложки можно было увидеть Пол Уокера, на второй половине — ещё пол Уокера).
Тем временем приносят чай и газету. Всем по одной, а хохлу, так и не закончившему тарабанить свинью, (ведь свинья — охуенная тема) — две. Удивлённый учитель говорит хохлу:
- Послушайте, уважаемый,… Вы не знаете, о чём я вас хотел спросить? Я совсем забыл что-то..
а ему в ответ:
- Наверно, про чай. Один для меня и один для шушунчика, особенно второй. И кстати, у вас тире короткое.
Этим хохлом был Чарльз Кондом. Он медленно оставил чай в сторону и нагнулся к голове свиньи, шепча «Послушай, дорогая, я сейчас выну ненадолго, шушунчика прикормлю и обратно вставлю».
Свинья, возмутительно хрюкая по-арабски, отвечает » Но ведь в этом поезде едет медленный Родригез! И кстати, почему мы используем кавычки?..»
«Не знаю, дорогая. Я быстро выну и тут же назад!»
«Ты, наверно, не понял, он ОЧЕНЬ медленный!»
«Ну и хули тогда бояться?»
«А, внатуре, ебать я затупила, конечно»
Хохол вынул и открыл чемодан. Из чемодана дуло. Он быстро закинул туда чай и газету и захлопнул его. Дуло исчезло.
Внезапно в дверь постучали 2,14 раз.
- «Лёха!» — догадался учитель
- «Идиот!» — догадался Штирлиц за дверью.
Он ногой выбил дверь и на цыпочках подкрался к свинье. Внимательно изучив процесс соития между хохлом и его, видимо, девушкой, Штирлиц удовлетворённо крякнул.
- Ага! Видите! Это не обычная свинья! Это самая охуенная свинья из всех самых охуенных свиней! У неё на боку знак ₽ стоит!
— А как ты ₽ произнёс?.. — изумленно спросил хохол
— Да очень просто: это как ъ, только помягче, но немного твёрже, чем ь.
«Штирлиц!» — догадались осьминоги за окном.
Тут что-то грохнуло, зашумело, затряслось и свет пропал. Только одинокая свечка грузина еле заметно освещает тесное купе.
В тишине раздаётся низкий раскатистый голос
- Попу мыл?
- Мыл — по привычке отвечает армянин-извращенец, игравший в шашки в углу.
Грузин гасит свечку.
.
.
.
Через два дня стрелочник на этом месте разбирает завал от двух столкнувшихся поездов и, нагнувшись к блестящей в лучах восходящего южного солнца капельке утренней росы, ослепляющей своей восхитительно переливающейся всеми цветами радуги кристальной чистотой, засовывает палец в жопу медленному Родригезу…
Но пока не живут.